Отношение к книге, чтению, библиотеке зависит не только от психологических и индивидуальных эмоциональных особенностей личности, но и от эпохи, исторической ситуации, от национальной культуры, т.е. от совершенно объективных социально-исторических предпосылок. Для России отношение к книге в течение долгого времени было знаковым понятием.

 Во второй половине XIX века в России быть человеком читающим – «homo legens» – становится престижным. «Человек с книгой» появляется на полотнах русских художников в жанровых сценках и портретной живописи. Нередко поэты, писатели для более рельефной характеристики персонажа подробно описывали его литературные пристрастия. В целом культура до такой степени была ориентирована именно на художественную литературу, что по отношению к стране в целом сложилось понятие литературоцентризм.

В русских семьях было принято читать друг другу книги вслух – стихи, прозу, порой и нехудожественные произведения, обмениваться мнением о прочитанном. Старшие члены семьи обращали внимание младших на книги, которые запомнились и полюбились им в детские и юношеские годы, и часто эти любимые книги хранили в домашних библиотеках. Домашние библиотеки собирали всей семьей, обсуждая необходимость каждого нового приобретения.

О семейных чтениях, о привычке собираться вместе и читать новые произведения, публикуемые в литературных журналах, пишут мемуаристы и писатели Н.С.Лесков, А.П.Чехов, И.А.Бунин, А.И.Куприн и многие другие. Художественную литературу использовали и в тех случаях, когда деликатность мешала членам семьи открыто обсудить волнующие их проблемы. Наиболее яркое впечатление, наверное, оставила у каждого из нас сцена из романа И.А.Гончарова «Обрыв». Татьяна Марковна Бережкова с целью предостеречь внучатых племянниц от необдуманных поступков в течение недели читала им нравоучительный роман, «тема которого состояла в изображении гибельных последствий страсти от неповиновения родителям». Как известно, затея кончилась провалом. «Бабушка! За что вы мучили меня целую неделю, заставивши слушать такую глупую книгу?» [1] – спросила Вера, ради которой все это и было организовано.

Другой характерный эпизод описан в «Яснополянских записках» Д.П.Маковицкого. Семья Л.Н.Толстого читает новинку – «Поединок» А.И.Куприна. Читают по очереди. Сын Льва Николаевича при чтении эпизода, показавшегося ему откровенным, начинает спотыкаться и хочет пропустить 7 страниц. Мать и сестра настаивают, чтобы он читал все подряд. Чтение продолжается несколько дней. Последние страницы читает вслух сам Л.Н.Толстой. Дойдя до сцены, когда накануне дуэли Шурочка приходит к Ромашеву, он споткнулся и засмеялся: «Теперь Я попался!». Пропускает всю сцену и читает лишь заключительный абзац [2].

В Отчете о деятельности московских бесплатных народных читален-библиотек Общества Распространения Полезных книг за январь 1900 – май 1901 года сотрудники делятся своими наблюдениями: «...книгами обыкновенно пользовались не одни подписчики – книга читалась или слушалась домашними: родителями, братьями, сестрами, товарищами, а часто – и хозяевами мастерских. Матери почти всегда являлись слушателями.

"Дайте мне книгу побольше, да получше, – говорит девочка 12 лет, прошедшая два класса городской начальной школы и поступившая в портновскую мастерскую, – у нас по вечерам меня заставляют читать, и все слушают: и хозяйка, и мастерицы, и девочки".

Журнал "Родник", возвращенный девочкой, понравился всем. Девочка 14 лет, тоже ученица портновской мастерской, просит книгу "Князь Серебряный". У них по вечерам тоже идет чтение вслух. Книги "Юрий Милославский", рассказы Ев. Тур и "Ксения Годунова" А.К.Сизовой [3] очень понравилась.

"Дайте поинтереснее, – просит мальчик, ученик паяльного заведения, – а то хозяин пускать за книгами не будет"» [4].

В первой половине ХХ века чтение вслух в кругу семьи продолжало оставаться распространенным явлением. Определился и круг литературы, книги особо почитаемых русских и зарубежных авторов, «полезное чтение», передаваемое из поколения в поколение. Николай Любимов, замечательный переводчик, вспоминает детские годы, проведенные в городе Перемышле. В 1918 году его бабушка, дочь псаломщика, ослепла. «До самой смерти (в 1925 году) она просила дочерей и меня, чтобы ей читали вслух, но только непременно таких писателей, которых она считала хорошими. В числе хороших значились у нее Бичер-Стоу, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Виктор Гюго, Гончаров, Лев Толстой, Шпильгаген, Чехов, Гусев-Оренбургский < ... > Гусева она ценила как бытописателя и знатока ее среды – среды сельского духовенства. Моя попытка приобщить бабушку к советской литературе окончилась неудачно. Когда я прочел ей что-то, напечатанное в "Красной Ниве", она мне сказала: – "Ты мне эту пустоту больше не читаЙ"» [5].

В первые годы после октябрьского переворота 1917 г. семейное чтение чуть было не приняло уродливые формы. Педагоги и теоретики библиотечного дела предлагали путем чтения вслух агитировать взрослых «за советскую власть»:

Чтоб навеки прекратить
Вранье и ложь вредителей,
Из газет и книг статьи
Читайте вслух родителям [6].

Читательские пристрастия молодого и старшего поколения не всегда совпадали, и это могло бы закончиться совсем плохо, если бы страна выбрала путь, предлагавшийся наиболее активными строителями «новой жизни». В журнале «Пионер» под общим заголовком «Боевые сводки похода ребят на помощь пятилетке» печатались отчеты пионеров и задания пионерским отрядам: «Ответственность за срыв пятилетки несут не только наши родители-рабочие. Отвечаем и мы, пионеры. < ... > Каждый пионер должен заключить договор с отцом и матерью» [7]. «Исправлять» отцов и взрослых братьев пионеры должны были, в том числе, и при помощи чтения вслух «полезной» литературы.

Во второй половине ХХ века традиция чтения вслух в кругу семьи постепенно утрачивалась. Отчасти это было связано с внедрением в быт радио и телевидения, появлением «литературного радиотеатра», телеспектаклей, инсценировок произведений русской и зарубежной классики. Многие семьи с удовольствием слушали прекрасных чтецов, и лишь в немногих по-прежнему собирались вместе и читали вслух и новинки, и классику.

Традиция чтения вслух на некоторое время вернулась в 1960-1980-е годы.

Как известно, тогда партия и правительство пытались использовать художественную литературу для формирования «коммунистического мировоззрения». Так, в каждом докладе на съездах и партийных конференциях генеральный секретарь ЦК КПСС, глава государства, обязательно поднимал вопрос о текущей ситуации в художественной литературе, ставил оценки и давал наказ писателям, как и что должно быть написано в повестях, романах, пьесах. Однако в это же время намечается парадоксальная ситуация: отрицательные рецензии, негативное отношение правительства к писателям воспринималось читающей публикой как сигнал к тому, что ругаемое произведение представляет интерес, и его, по крайней мере, следует прочесть. В результате вокруг произведений, получивших негативную оценку, возникал ажиотаж. Издавать их переставали, а то и вообще изымали из библиотек напечатанные ранее экземпляры, достать их можно было только «по блату» на короткое время. Чтобы с достаточно крупным произведением могли ознакомиться все члены семьи, волей-неволей приходилось читать роман вслух. Особенно трудно было тем, кто получал для чтения произведения сам- и тамиздата. Жители Ленинграда, Москвы, провинции читали вслух и передавали друг другу книги А.Солженицына, «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» В.Войновича, «Гадкие лебеди» братьев Стругацких, «Лолиту» В.Набокова, «Доктора Живаго» Б.Пастернака, неизданного М.Булгакова.

Сегодня такая традиция совместного чтения отсутствует, остался лишь обычай читать вслух детям, особенно перед сном. С сожалением отметим, что и это осталось не во всех семьях.

Долгое время в русских семьях существовала привычка вместе заниматься комплектованием домашних библиотек, вместе покупать книги, обсуждая целесообразность покупки каждой. Владельческие записи на кириллических книгах XV–XIX веков говорят о том, что они передавались по наследству в семьях разных сословий, в том числе и «простолюдинов». Надпись на полях Евангелия 1564 года издания, сделанная в 1798 году ямщиком из города Клина Григорием Фадеевым, сыном Баранихина, свидетельствует о том, насколько бережно люди относились к принадлежащим им книгам. Владелец боится, что его сын Андрей, «заблудившийся в пьянстве», захочет расстаться с семейной реликвией, и поэтому просит тех, в чьих руках книга окажется, «по духовной христианской совести ... сие святое Евангелие не покупать и в заклад не брать» [8]. Традиция передавать личные библиотеки по наследству существовала в России всегда и существует до настоящего времени, по крайней мере, 11 тех семьях, которые Ф.М. Достоевский не стал бы называть случайными.

Специфическая черта читательской культуры жителей России – твердая уверенность в том, что в процессе чтения книг происходит формирование основных стереотипов сознания, образов мира, которые затем проявляются в действиях, культурном поведении людей, в общественных пристрастиях, моде, морали, отношении к тем или иным социальным явлениям и национальным группам. Это убеждение распространялось и на влияние художественных произведений. И не без основания. Многие относятся к литературным героям с восхищением и удивлением, «примеряют» образ персонажей непосредственно к себе, придают своему мироощущению контуры литературного образа, осваивают возможность судьбы, сходной с судьбой литературного персонажа. Это явление, с нашей точки зрения, нельзя оценивать однозначно.

В книге педагога и психолога Н.Рыбникова «Идеалы гимназисток» Приведены выдержки из сочинений девочек разного возраста. У многих гимназисток идеалы почерпнуты из книг, чаще всего из художественной литературы. Девочка хочет стать учительницей в школе для бедных. Ее «сердце скорбит об этом несчастном люде. О, этот оборванный люд! <...> Какая темнота! <...> Никто не идет на помощь! Один Н.А.Некрасов только <...> [Надо] поддержать нашу родную Русь, помочь снова упадающей Руси возобновить свои планы». Другая девочка 16 лет, дочь торговца, тоже хочет учить бедных детей. Сейчас те, «которые сгорают желанием учиться и, ввиду несостоятельности, не могут достигнуть этого <...> гибнут тысячами, миллионами < ... > Я не видела хороших людей, но я читала "Накануне" <...> Нехорошо жить так, когда всюду видишь такую грязь, грязь, грязь». Девочка хочет быть похожей на героиню Тургенева Елену, которая, как мы помним, бросив семью, поехала в Болгарию помогать мужу – борцу за свободу своего народа. Третья, «очень развитая девочка, которая много читает», хочет «сделаться доктором, чтобы помогать этим несчастным крестьянам, у которых такие дивные и чистые души». 18-летняя гимназистка, «очень талантливая художница, но мало уравновешенная натура, в которой еще очень много детской непосредственности», пишет: «Я хочу быть необыкновенным человеком, артистом, политическим преступником, контрабандистом, поэтом, танцором, декоратором в Большом театре, матросом, археологом – вообще необыкновенным человеком, потому что хуже всего быть обыкновенным сереньким человеком. Контрабандистом я хотела бы быть потому, что он часто рискует своей жизнью; политическим преступником потому, что отчасти это приносит пользу другим, а главное, интересно драться на баррикадах ... » [9]. Эти сочинения свидетельствуют о свойственном молодым людям неприятии семейных ценностей и стремлении строить свою жизнь в соответствии с идеалами литературных кумиров.

Не только экзальтированные девушки, но и женщины, за плечами которых имелся определенный жизненный опыт, искали героев для подражания в художественной литературе, органично чувствовали себя среди литературных персонажей. Нина Ивановна, мать Нади, героини рассказа Чехова «Невеста», выходит утром заплаканная. «О чем ты плакала, мама?» – спросила Надя. «Вчера на ночь стала я читать повесть, в которой описывается один старик и его дочь, – отвечает женщина. – Старик служит где-то, ну, и в дочь его влюбился начальник. Я не дочитала, но там есть такое одно место, что трудно было удержаться от слез < ... > Сегодня утром вспомнила и тоже всплакнула». Наде, героине рассказа, трудно поддерживать разговор, и она меняет тему: «Отчего я не сплю по ночам?« < ... > «А когда я не сплю по ночам, – отвечает женщина, – то закрываю глаза крепко-крепко, вот этак, и рисую себе Анну Каренину. Как она ходит и говорит, или рисую что-нибудь историческое из древнего мира». Надя почувствовала, что мать не понимает ее и не может понять [10].

Подобных примеров множество и в мемуарной, и в художественной литературе, вспомним всем известную Настю из пьесы Горького «На дне» или когда-то не менее популярную Глафиру Семеновну, героиню повести Н.Лейкина «Наши заграницей». Чувствуется, что писатели относятся к «книжным барышням» иронически. Мужчины в те годы с большим вниманием относились к литературным предпочтениям своих матерей, сестер, жен и даже пытались руководить чтением близких людей. Герой Бунина сердится на свою возлюбленную, которая делает пометки на полях книги Л.Толстого «Семейное счастье». С точки зрения героя (и автора), Лика судит о литературе как обыватель («Жизнь Арсеньева»). Наиболее впечатляющий пример мы находим в романе И.А.Гончарова «Обрыв». Приехав в свое поместье на Волге, художник Райский приступает к двоюродным сестрам Марфиньке и Вере с расспросами – что они читают и как воспринимают прочитанное. Молодой человек «с улыбкой вслушивался в ее [Марфиньки] литературный лепет...». Девушка рассказывает свои впечатления от поэмы Пушкина «Полтава», баллад Жуковского, пьесы Грибоедова «Горе от ума», романа Лажечникова «Ледяной дом». Она прочла «Записки Кота Мура», «Песочного человека», «Серапионовых братьев» Гофмана, любит Свифта, Шарлотту Бронте и романы англичанки Эджеворт. Предпочтение отдает книгам «с хорошим концом». «Читала ли ты серьезное что-нибудь?» – прерывает ее брат. Он предлагает девушке Шатобриана, Гиббона, «Римскую историю» Мишле [11]. Нам, читателям Бунина, Чехова, Гончарова, снобизм героев (и писателей?) кажется неправильным. Поведение литературных персонажей – простых и наивных читателей – понятно, их чувства близки.

Есть случаи, когда семья была обязана вмешиваться в восприятие прочитанного. О том, насколько неадекватным могло быть влияние книг, можно судить по многочисленным случаям побегов в Америку мальчиков, начитавшихся Майн Рида и Фенимора Купера. Н.А. Тэффи, сама едва не ставшая в детстве участницей побега, пишет: «Воспитывались мы на Майн Риде и Жюль Верне, и в редкой семье не собирались дети бежать в Америку. (Тэффи конкретизирует – побудителями к побегу были конкретные книги: «Дети капитана Гранта» Жюля Верна и «Охотники за черепами» Майн Рида). Идти странствовать – это ведь наша русская болезнь, за границей она не была известна» [12]. Это явление взрослые оценивали по-разному. Большинство как безвредную детскую шалость. Однако в статьях педагога П.Каптерева «Подражание детей книжным героям и подвигам» сделан жесткий вывод: «"Мечтательные" дети не знают и не понимают препятствий в своей страстной подражательности, – в Америку так в Америку, в разбойники так в разбойники, в освободители угнетенных так в освободители угнетенных» [13]. От этой беды педагог видел одно средство – внимательное отношение родителей к чтению детей, совместное обсуждение читаемого.

Некритическое отношение к подражанию книжным героям осуждал так же и И.А.Бунин. «...литературный подход к жизни просто отравил нас, – пишет он в "Окаянных днях". – Что, например, сделали мы с той громадной и разнообразной жизнью, которой жила Россия последнее [XIX] столетие? Разбили, разделили ее на десятилетия – двадцатые, тридцатые, сороковые, шестидесятые годы – и каждое десятилетие определили его литературным героем: Чацкий, Онегин, Печорин, Базаров < ... > Это ли не курам на смех, особенно ежели вспомнить, что героям этим было одному "осьмнадцать" лет, другому девятнадцать, третьему, самому старшему, двадцать!» [14].

Нам кажется, стремление юных читателей подражать героям книг, кинофильмов, кумирам эстрады требует отдельного, серьезного разговора, в котором должны бы были принять участие психологи, педагоги, филологи и работники библиотек.

Обычай делиться впечатлением от книги, советовать друг другу прочесть то, что понравилось или не понравилось, желание выслушать мнение собеседника распространялся не только на разговоры родителей и детей. Этот обычай долгое время был существенной составной частью культурных традиций или, как принято говорить сегодня, русского менталитета.

После революции вера в то, что художественная литература имеет прямое отношение к формированию мировоззрения «широких масс», не только не была утрачена, но, напротив, усилилась. Одно время взрослые в силу разных причин обсуждали «актуальные» произведения не в семейном кругу, а во время библиотечных мероприятий, в беседах с библиотекарем. В России в те годы существовала одна из самых отлаженных в мире система библиотечного обслуживания населения, начиная с дошкольников и заканчивая людьми преклонного возраста. В библиотеках регулярно проходили читательские конференции, обзоры литературы, обсуждения книг, диспуты, литературные вечера, работали литературные клубы и гостиные и др. С особой тщательностью были разработаны методы обслуживания в библиотеках детей разного возраста. Открывались специализированные семейные библиотеки, при них действовали «курсы молодой семьи» и «родительские университеты», опытные профессионалы читали лекции, знакомили посетителей с литературой, рекомендуемой для чтения в семье.

С начала 1990-х годов отношение к библиотеке и чтению изменилось, и связано это было со своеобразной приватизацией духовной жизни, когда чтение стало важным уже не в качестве средства подключения к социуму, а как возможность удовлетворения практических потребностей. Мотивы обращения к художественной литературе значительно сузились, и лидирующее место заняли прагматическое и компенсаторное чтение. Прагматическое отношение к чтению выражалось в том, что книга уже не воспринималась как учебник жизни, она представляла интерес в том случае, если могла удовлетворить познавательный интерес, становилась просто учебником. Компенсаторное чтение давало и дает возможность с помощью книги уйти от реалий действительности. В эти годы отмечается значительное снижение чтения вслух, разговоров, обсуждений прочитанного. Ни книга, прочитанная с прагматической целью, ни дамский роман, ни детективы не давали тем для серьезного разговора, не подходили для чтения вслух в кругу семьи. В это же время резко сократилось чтение художественных произведений по радио, в том числе для детей; вечернее чтение детям уступило место более простому и удобному способу воспитания – просмотру мультфильмов по ТВ и видео, а вместо сказок, рассказов и повестей в жизни детей появляются комиксы. Утратил позиции «эффект моды», в библиотеках перестали спрашивать «дайте ту книгу, которую все сейчас читают». Последней книгой, которую читали и обсуждали «все», была «Дети Арбата» А.Рыбакова. Столичные исследователи чтения и столичные СМИ зафиксировали как положительное явление: читатели получили «свободу выбора», перестали делать реверанс «в сторону Пушкина», перестали стесняться книжек Б.Акунина, Д.Донцовой и Т.Устиновой на полках личных библиотек. В период формирования нового государственного устройства с ориентацией на разгосударствление общественной жизии происходило общее снижение значимости культуры, чтение высоких образцов художественной литературы воспринималось как удел неудачников или, в лучшем случае, как чудачество. Вслед за Дж.Фаулзом хочется сказать – мы не против развлекателей, мы всего лишь против их теперешней гегемонии.

Как нам кажется, в последнее время в обществе появился интерес к тем формам работы с книгой, которые были популярны раньше. Вновь возвращаются к чтению классики и лучших образцов современной литературы радиостанции России, на канале «Культура» все чаще транслируются записи классических спектаклей, библиотеки проявляют интерес к популярным ранее формам пропаганды книг. Традиции семейного чтения, обсуждения прочитанного, характерные для России, нуждаются во внимании, и, может быть, в возрождении.

<…> (статья дана в сокращении)

__________________________

1. Гончаров И.А. Обрыв // Собр. соч. в 8 т. Т. 6. М., 1980. С. 115–120.
2. Толстой Л.Н. Об искусстве и литературе. Т.1. М., 1958. С. 238–239.
3. Александра Константиновна Сизова (? – 1908) – популярный автор исторических повестей и рассказов.
4. Отчет о деятельности Московских бесплатных народных читален-библиотек общества Распространения Полезных книг за январь 1900 – май 1901 года. М., 1902. С. 25–26.
5. Любимов Н. Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Т. 1. М., 2000. С.19.
6. Затейник. 1930. № 10. С. 20.
7. Пионер. 1930. № 10. С. 17. Подробнее об этом см.: Либова О.С Политическая сатира в чтении детей // Что мы читаем? Какие мы? Сб. научн. трудов. СПб., 1993. С. 82–91.
8. Издания кириллической печати ХV–ХVI вв. (1492–1600). Каталог книг из собрания ГПБ. СПб., 1993. С.122.
9. Рыбников Н. Идеалы гимназисток: очерк по психологии юности. М., 1916. С. 9,10,23,26.
10. Чехов А.П. Невеста // Избранные сочинения. М., 1988. С. 419.
11. Гончаров И.А. Обрыв // Собр. соч. в 8 т. Т.5. М., 1979. С. 179–180.
12. Теффи Н.А. Так жили. М., 2002. С. 166.
13. Воспитание и обучение. 1893. № 4,5. С. 122–129, 153–159.
14. Бунин И.А. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М, 1990. С. 119.

Глухова Людмила Валентиновна
(кандидат пед. наук, старший научный сотрудник научно-методического отдела Российской национальной библиотеки, Санкт-Петербург);
Либова Ольга Сергеевна
(кандидат пед. наук, старший научный сотрудник научно-методического отдела Российской национальной библиотеки, Санкт-Петербург)

Выходные данные статьи:
Глухова Л.В., Либова О.С. Традиции семейного чтения. // Homo legens – 3% Сборник статей: Памяти Алексея Алексеевича Леонтьева (1936–2004); Ред. Б.В.Бирюков. – М.: Школьная библиотека, 2006. С.135–146.